Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных]

— Ну и что? — не унимался Кречет. — Цель может быть любой, самой безумной, но в реальном мире это не означает, что надо отказываться от формальной логики.

— Остынь, дружище! Иногда как раз и следует отказаться от логики. И вообще, кто тебе сказал, что все они действуют в реальном мире?

— Вот так ты ставишь вопрос? — слегка растерялся Кречет.

— Если угодно, — мягко ответил Шпатц. — И помнится, раньше ты неплохо понимал подобные вещи.

— Наверное, просто устал за последнее время…

— Ладно, сменим тему. С философии на конкретику. По впечатлению от встречи с Разгоновым как ты оцениваешь их подготовку к решающему моменту? Сумеют попасть все вместе в общую точку или?..

— Скорее «или». Но шансы все-таки высоки, — рапортовал Кречет. — Они же сумасшедшие…Ах, если б ты только знал, Петер, как я устал от этого большевистского максимализма с обеих сторон! Невольно все чаще вспоминаю Леру Новодворскую, которая с фанатизмом Павки Корчагина защищает либеральные идеи и не стыдится говорить об этом — дескать, я революционерка от либерализма! Понимаешь, раньше я полагал, что подобные заявления возможны лишь в теории, что пацифисты-гуманисты с руками по локоть в кровище — это не более, чем фигура речи, а сегодня подобные шизофреники толкутся вокруг меня стадами! А ещё эти деятели, фантастически безграмотные в экономике, но занимающие сколь угодно высокие посты вплоть до главы кабинета министров!.. Я скоро сам мозгами подвинусь от этого.

Шпатц не нашелся что ответить на полную экспрессии и пафоса речь и, вежливо помолчав для порядка, прокомментировал услышанное несколько отстраненно:

— Знаешь, Алексей, меня всегда поражало в тебе это удивительное сочетание высокой эмоциональности, свойственной настоящей творческой личности, и циничного прагматизма истинного политика. Без такого редкого сплава мы никогда не смогли бы сделать тебя своим. Я рискнул тогда, ты помнишь, сколько голосов было против, а теперь, они все иногда разводят руками и бормочут себе под нос: «Что бы мы делали без Кречета?» Дерзай, Леша. На тебя вся надежда.

Связь прервалась как-то сама собой, Кречет вышел на балкон и только там позволил себе закурить, хотя сидел в квартире один.

Он ощутил вдруг страшную тоску и одиночество. Он был единственным среди них просто человеком. Все остальные являлись эмиссарами высшей силы, посвященными в некую древнюю тайну. Ее можно было пересказывать словами, да только звучали эти слова предельно глупо, потому что пересказ сам по себе посвящением не являлся. А посвящение как таковое не зависело даже от самих посвященных. Буддисты объясняли этот парадокс лучше — подробней и доходчивей. Но Лешка, воспитанный в христианско-коммунистической традиции, просто считал, что всем заведует некая небесная канцелярия: посвящение де, промысел Божий.

А вот теперь представьте себе на секундочку, как тяжело и больно разговаривать с Создателем тет-а-тет, когда не веришь в него ни на грош.

Объяснения начал Шактивенанда, а далее по ходу рассказа вклинивались со своими замечаниями и Тополь, и Кедр, и Платан, и Чембер, и Кумахира… И разгоновское озверение потихонечку растворялось, уступая место удивлению, восторгу, философской задумчивости, грусти, новым тревогам и наконец — усталому равнодушию.

А дело-то обстояло вот как.

За пресловутой точкой сингулярности охотилось уже как минимум пять организаций. Поборники демократии, то есть служба ИКС, спровоцировали на самостоятельную игру американские спецслужбы. А поборники тоталитаризма, то есть руководители хваленого сверхсекретного ЧГУ вдруг с ужасом обнаружили, что их лучший агент Грейв бьется практически в одиночку, так как ни ФСБ, ни ГРУ уже не подчиняются им в полной мере. Наконец, невольно втянутые в игру мусульмане заявили о своих интересах если не на всей планете, то уж в арабском регионе — определенно. Прослеживались отдельные самостоятельные действия Германии от лица единой Европы, со всей неизбежностью маячило вдалеке особое мнение Китая, не говоря уже о всевозможных мелких сепаратистах, угодивших так или иначе в сферу конфликта: тамилов, чеченов, ирландцев, басков, албанцев… Этот список был бесконечен и страшен. Никто не говорил вслух о пресловутой третьей силе, но Разгонов-то чуял, что и эти люди (или не люди?) за спиною у всех проводят свою четкую, хоть и не всем понятную политику.

Суета, поднявшаяся в Гамбурге при первой попытке инициировать точку сингулярности, была очень характерным примером подобного многостороннего противостояния. И наученные горьким опытом сотрудники ИКСа выдернули Разгонова из безнадежно засвеченной Москвы, дабы перебросить в весьма изолированное от всевозможных спецслужб место — в ОАЭ. Совет Причастных с одной стороны и генералитет ЧГУ с другой — искренне предполагали в тот момент, что именно Разгонов как бы таскает за собой точку сингулярности по всему свету. Вот только мнения разделились. По одной версии Разгонову достаточно было прочесть обе дискеты вместе — и все. Так, например, считал сам Шактивенанда, вычисливший феномен Разгонова по своим тибетским методикам. Но у московской тайной полиции тоже были свои сенсеи, смотревшие на мир чуточку более конкретно. По их версии выходило, что для полного счастья нужен ещё юношеский дневник писателя, условно называемый «шифровальным блокнотом» или «ключом». И Грейв настаивал на поисках «блокнота» любой ценою, подключая немыслимые, самые хитрые методы.

А Верба считала обе идеи полным бредом. Хотя после странных недомолвок Чембера по поводу перевербованных сотрудников в Спрингеровском Центре, она догадывалась, что Грейв уже владеет второй половиной информации в виде украденной копии. Вот только никакого результата он, разумеется, не достиг. И значит… Либо действительно требовался именно оригинал, и это принципиально. Либо присутствие самого Разгонова в точке сингулярности строго необходимо. Либо и впрямь никак не обойтись без «шифровального блокнота». Особенно активно Верба не хотела верить в последний вариант. Но Шактивенанда, как всегда, умничал, соглашаясь одновременно и с Татьяной, и — мысленно — с Грейвом. А великий трансперсональный психолог Стив Чиньо попросту отмалчивался на этот счет.

Ну и в итоге, рукописи Разгонова в Эмираты не поехали, а Грейв, действительно добывший копию Татьяниной дискеты, продолжал свои широкомасштабные эксперименты. Совмещать два секретных файла в одном компьютере на глазах у Разгонова показалось ему неинтересным, и было решено транслировать вторую половину информации из космоса на специально сделанное для этой цели устройство, в которое агент Мыгин должен был вставить дискету Грейва в строго рассчитанной точке пространства и времени, а Разгонова спровоцировать на «аварийное» приближение к себе. Стрельба при этом не исключалась, даже просчитывалась.

Выслушав это все, Разгонов потряс головой и пробурчал:

— Ну, ребята, это уже не тройной тулуп, это какой-то лутц в пять оборотов!

Должно быть, только Верба и смогла профессионально оценить его тонкий юмор.

Меж тем история не заканчивалась убийством Мыгина. Параллельно — на всякий случай — Грейв послал другого агента в Тверь за рукописями. Там-то и случилась накладка. Оказывается, наркобароны установили слежку за квартирой Гольдштейна, пытаясь выяснить, какие контакты с мафией имеют Вербицкий и Редькин. Дневники Разгонова этим ребятам определенно были до лампочки, и даже деньги — восемьдесят две тысячи, выданные Майклу, — служили не более чем формальной зацепкой (это же копейки для наркомафии!). Короче никто не собирался грабить квартиру, бандиты занимались кропотливым и долгим сбором информации по всем правилам шпионской науки, чай, оба они и закончили в свое время Высшую школу КГБ.

И вот на лестничной клетке перед дверью появляется незваный гость — профессионал-грушник, пытающийся проникнуть в квартиру. Да, он предполагал обнаружить на улице или внутри примитивную охрану, но никак не учитывал возможности параллельной слежки. Конечно, грушник опередил бандита, выскочившего ему навстречу, но второго выпускника не самой плохой разведшколы подстрелить не успел. Вот так и появились два трупа. А тот, что остался живым, улепетывал как заяц, и после залег на дно, да так, что ни свои, ни милиция, ни кто другой найти его уже не сумели. А служба ИКС и ребята Грейва даже и не пытались. Зачем? В серьезных организациях о примитивной мести и прочей подобной чепухе не думают — все подчинено строго рациональным задачам.

Как только на место убийства выехали сотрудники ФСБ и ГРУ, замигали тревожные лампочки в Майами и Колорадо. Высший Совет Причастных собрался на экстренное совещание и вынес вердикт практически мгновенно: дневники Разгонова следует забирать, и немедленно. Ближе других из тех, кто мог это сделать относительно безболезненно, оказался Анжей. Он и поехал в Тверь. Забрал, доставил, изучил. Однако при всех своих знаниях, рациональных и иррациональных, при всей мудрости и прозорливости гуру так и не смог понять, почему же тетради и листы в пластиковом пакете являются ключом для чтения дискет. Оно и ясно, что не смог. Лишь одному человеку было доступно такое — самому Разгонову. Но об этом несколько позже.